"Половое сношение - это человеческий двойник космического процесса".
Древнекитайское изречение

Один пациент рассказал мне следующее сновидение: "Я нахожусь в постели со своей женой, а между нами лежит мой бухгалтер. Он собирается совершить с ней половой акт. Происходящее вызывает у меня смешанные чувства - только почему-то все это кажется мне вполне уместным".

Из наблюдений доктора Джона Шимеля

       На Западе традиционно говорят от четырех типах любви. Первый -это секс, или то, что мы называем вожделением, либидо. Вторым являетсяэрос, любовь, как стремление к воспроизводству или творчеству - высшим,по мнению древних греков, формам бытия и отношений между людьми. Третий тип -это филия, или дружба, братская любовь. Четвертым типом являетсяагапэ (или каритас, о которой говорили древние латиняне) - заботао благе другого человека, прототипом которой является Божья любовь к человеку.Любое человеческое чувство подлинной любви является смесью (в различныхпропорциях) все четырех типов любви.

       Мы начали с секса не только потому, чтов нашем обществе все с него начинают, но также и потому, что именно с негоначинается биологическое существование каждого человека. Каждый из нас обязансвоим существованием тому факту, что в какой-то момент истории мужчина и женщинаперепрыгнули ров как писал Томас Элиот, "между желанием и конвульсией". Как бынаше общество не преуспело в опошлении секса, он по-прежнему несет в себеэнергию воспроизводства, сохраняющее расу стремление, будучи источникомвеличайшего удовольствия, какое только может испытать человеческое существо, ивместе с тем - самого распространенного беспокойства. Его демонические формымогут загнать индивида в трясину отчаяния, но если секс соединяется с эросом, онможет поднять человека из пропасти отчаяния на вершину экстаза.

       Древниевоспринимали секс, как нечто само собой разумеющееся, точно так же, как онивоспринимали смерть. Только наш век сумел сделать секс чуть ли не самой главнойнашей заботой, взвалив на него бремя всех остальных форм любви. Хотя Фрейд взначительной степени преувеличивал значение сексуальных феноменов как таковых, -здесь он был всего лишь глашатаем борьбы тезиса и антитезиса современной истории- половое влечение, тем не менее, является основой стремления расы к продлениюсвоего существования и, разумеется, имеет то значение, о котором говорилФрейд, но не настолько большое. Какой бы банальностью ни обернулся секс внаших книгах и пьесах, как бы мы ни защищались от его силы с помощью цинизма ихладнокровия, половое влечение готово в любой момент захватить нас врасплох идоказать, что оно по-прежнему остается ужасной тайной.

       Но стоит нам тольковзглянуть на отношения между сексом и любовью в наше время, как мы немедленнооказываемся в водовороте противоречий. А потому давайте определим нашиориентиры, начав с короткого феноменологического очерка странных парадоксов,которые окружают секс в нашем обществе.

       Во времена королевы Виктории, когда отрицание половыхимпульсов, чувств и желаний считалось хорошим тоном и в приличном обществе никтои не упоминал о сексе, всю эту тему окружала атмосфера священного отвращения.Мужчины и женщины общались друг с другом так, словно ни у тех, ни у другихполовых органов просто нет. Уильям Джемс, который вне всякого сомнения былпервопроходцем, человеком, во многом опередившим свое время, относился к сексу свежливой брезгливостью, столь характерной для начала века. В его двухтомномэпохальном труде "Принципы психологии" сексу посвящена только одна страница, вконце которой он добавляет: "Обсуждать эти подробности несколько неприятно...".Но верность прозвучавшего за столетие до викторианской эпохи предупрежденияУильяма Блейка, который заявил, что "тот, кто хочет, но не действует, подобентому, кто носит в себе бациллы чумы", была впоследствии неоднократно доказанапсихотерапевтами. Фрейд - викторианец, решившийся заинтересоваться сексом, - былправ в своем описании целого клубка невротических симптомов, которые являлисьрезультатом отсечения такой жизненно важной части человеческого тела исамости.

       Затем, в двадцатые годы, буквально в одночасье все совершенноизменилось. Знаменем либеральных кругов стало убеждение, что противоположнаяподавлению позиция - а именно: половое воспитание, свобода слова в области сексаи открытое выражение своих половых эмоций - должна оказать благотворноевоздействие и является единственно возможной для просвещенного человека. Заудивительно короткий срок после окончания Первой мировой войны мы пересталивести себя так, словно секса вообще нет, и принялись только о нем и говорить. Мыстали уделять сексу больше внимания, чем любое другое общество со временДревнего Рима, а некоторые ученые даже полагают, что мы озабочены сексом больше,чем все существовавшие в истории цивилизации. Если бы сегодня на Таймс-Сквэрприземлился пришелец с Марса, то кроме как о сексе нам не о чем было бы с нимпоговорить.

       И мания эта не является чисто американской. По другую сторонуокеана, например в Англии, "в бой ринулись все - от приходских священников добиологов". В толковой передовице лондонской газеты The Times Literary Supplementговорится о "настоящем извержении "пост-Кинси"-утилитаризма и"пост-Чаттерлей"-морали. Откройте любую газету, в любой день (особенно ввоскресенье), и вы почти наверняка найдете там откровения какого-нибудь умника оего взглядах на противозачаточные средства, аборты, супружеские измены,непристойные публикации, добровольные гомосексуальные связи между взрослымилюдьми или (за неимением мнения по вышеуказанным вопросам) о нравственныхустановках современной молодежи".

       Отчасти в результате этой радикальнойперемены многие современные терапевты редко имеют дело с пациентами, у которых,как у истерических пациентов Фрейда начала века, присутствуют симптомыподавления секса. Собственно, люди, которые обращаются к нам за помощью,являются полной противоположностью пациентам Фрейда, очень много говорят осексе, отличаются большой половой активностью и не испытывают практическиникаких нравственных сомнений на счет того, что заниматься любовью нужно когдаугодно и с каким угодно количеством партнеров. На что жалуются наши пациенты,так это на отсутствие чувств и страстей. "Любопытным аспектом фермента этихжарких споров является то, что эмансипация, похоже, никому не доставляетникакого удовольствия". Так много секса - и так мало смысла и даже просторадости в нем!

       Если люди викторианской эпохи не хотели, чтобы кто-нибудь знало том, что секс их волнует, то мы такой скромности стыдимся. Если бы вы в началевека назвали какую-нибудь даму "сексуальной", то она восприняла бы это, какоскорбление; теперь она считает это комплиментом и в награду обращает на васблагосклонное внимание. Проблемами наших пациентов часто являются фригидность иимпотенция, но мы с удивлением и грустью замечаем, как отчаянно они пытаютсяскрыть от всех отсутствие у них половых ощущений. Воспитанный мужчина иливоспитанная женщина викторианской эпохи чувствовали себя виновато. если получалиудовольствие от секса; мы же чувствуем себя виновато, если удовольствия неполучаем.

       Итак, один из парадоксов заключается в том, что просвещение нерешило половых проблем нашей цивилизации. Разумеется, просвещение принесло своиположительные плоды, в основном, в плане упрочения свободы индивида. Большинствовнешних проблем решено: "знания" о сексе можно приобрести в любом книжноммагазине, противозачаточные средства продаются повсюду, за исключением Бостона,где по-прежнему верят в то, что секс, как сказала в свою брачную ночь однаанглийская графиня, "слишком хорош для простолюдина". Пары могут без стеснения иощущения вины обсуждать свои половые отношения и пытаться прийти ко взаимномуудовлетворению в сексе и придать ему больший смысл. Чувство вины передокружающими и обществом ослабло, и глупец тот, кто этому не порадуется.

       Новнутреннее ощущение вины и беспокойства только усилилось. И в определенномсмысле с ним труднее справиться, оно острее и тягостнее для индивида, чемощущение вины перед внешним миром.

       Вызов, который мужчина бросал женщине,звучал когда-то просто и незатейливо - ляжет она с ним в постель или не ляжет?Вопрос заключался в том, как женщина справляется с нравственными устоями своеговремени. Но теперь мужчины думают уже не о том, "захочет она или нет?", а о том,"сможет ли она?" Теперь испытанию подвергается личная адекватность женщины, аименно ее способность испытать хваленый оргазм - что может обернуться ударом,большой бедой. Хотя мы можем признать, что второй вопрос ставит проблемупринятия сексуальных решений на более подходящее место, не стоит упускать извиду тот факт, что в первом случае проблема решалась гораздо проще. В моейпрактике был случай, когда одна женщина боялась лечь с мужчиной в постель изстраха, что "он посчитает, что я плохо занимаюсь любовью". Другая женщинабоялась, потому что "я даже не знаю, как это делается", полагая, что еевозлюбленный затаит на нее обиду. Еще одна женщина до смерти боялась выходитьвторой раз замуж из опасения, что не сможет испытывать оргазм, как она не моглаего испытывать с первым своим мужем. Зачастую женщины формулируют свои колебанияследующим образом: "Ему не очень понравится и он больше не придет".

       В былыевремена вы могли осуждать суровые нравы общества и сохранять самоуважение,говоря себе, что ваши действия или их отсутствие - это вина общества, а не ваша.И это давало вам время на принятие решения о том, что вы хотите делать, или напостепенное привыкание к необходимости принятия такого решения. Но когда делозаключается только в качестве ваших действий, то испытанию подвергаетсянепосредственно ваше чувство собственной адекватности и самоуважения, все бремяконтакта перемещается вовнутрь, и речь идет уже только о том, как вы справитесьс этим испытанием.

       Любопытный факт: учащиеся колледжей борются садминистрацией за право девушек посещать мужское общежитие в любое время суток,совершенно не подозревая, что ограничения зачастую являются благодеянием. Онидают студенту возможность найти себя. Студент имеет запас времени, чтобыобдумать свое поведение и не принимать никаких решений прежде, чем будет готов кэтому, он имеет возможность испытать себя, проявить осторожность в отношениях,что является частью любого процесса взросления. Лучше иметь возможность открытои спокойно не вступать ни в какие половые отношения, чем вступать в них поддавлением - насилуя свои чувства физической связью без связи психологической.Юноша может пренебречь правилами, но, по крайней мере, ему есть чемпренебрегать. Смысл сказанного мною не меняется от того, подчиняется юношаправилам или нет. Многие современные студенты, у которых их новая сексуальнаясвобода по вполне понятным причинам вызывает тревогу, подавляют это беспокойство("человек должен любить свободу"), а затем компенсируют вызванное этимподавлением дополнительное беспокойство нападками на администрацию, обвиняя ее втом, что она не дает им еще больше свободы!

       Произведя недальновиднуюлиберализацию сферы сексуальной, мы не заметили, что предоставленная индивидуничем не ограниченная свобода выбора сама по себе свободой не является, затоспособствует обострению внутренних противоречий. Сексуальной свободе, которойвсе мы поклоняемся, явно не хватает человечности.

       В искусстве мы тожепостепенно приходим к пониманию иллюзорности веры в то, что для решения проблемыдостаточно одной только свободы. Возьмем, к примеру, драматургию. В статье подназванием "Сексу - капут?", Говард Таубманн, бывший театральный критик "Нью-ЙоркТаймс", подытожил то, что кочевало из пьесы в пьесу: "Занятия сексом напоминаютпоход по магазинам "от нечего делать": желание не имеет с этим ничего общего,даже особого любопытства тоже не наблюдается". Или обратимся к художественнойлитературе. Леон Идель пишет: "В битве против викторианцев поле боя осталось заэкстремистами. В результате наш роман скорее обеднел, чем обогатился". Своимзорким оком Идель увидел главное - при исключительно реалистичном "просвещении"произошла "дегуманизация" секса в художественной литературе. "Половые отношенияу Золя, - настаивает он, - отличаются большей правдивостью и человечностью, чемлюбой половой акт, описанный Лоуренсом".

       Выигранная битва против цензуры засвободу выражения действительно была великой победой, но не превратились ли еедостижения в новую смирительную рубашку? Писатели, как романисты, так идраматурги, "скорее заложат свои печатные машинки, чем отдадут издателю рукописьбез обязательной сцены откровенно-анатомического описания сексуального поведениясвоих персонажей..." Наше "догматическое просвещение" обернулось поражением: онопривело к уничтожению той самой половой страсти, которую было призвано защитить.Безоглядно увлекшись реалистическими изображениями на сцене, в художественнойлитературе и даже в психотерапии, мы забыли, что пищей эроса являетсявоображение, и реализм как не сексуален, так и не эротичен. И в самом деле, нетничего менее сексуального, чем полная нагота, в чем можно убедиться,проведя час-другой на нудистском пляже. Для того, чтобы трансформироватьфизиологию и анатомию в межличностный опыт - в искусство, в страсть, вэрос, миллионы форм которого способны потрясать или очаровывать нас, требуетсяинъекция воображения (которое я далее буду называть"интенциональностью").

       Может быть, "просвещение", которое сводится кподробному изучению всех реалий, является бегством от беспокойства, вызванногосвязью человеческого воображения с эротической страстью?

       Второй парадокс заключается в том, что новое увлечениетехникой секса дает результат, противоположный ожидаемому. У меня частовозникает ощущение, что половая страсть или даже удовольствие, получаемое людьмиот полового акта, обратно пропорциональны количеству прочитанных этими людьмипособий или тиражам такого рода изданий. В технике, как таковой, разумеется, нетничего дурного, будь то техника актерского мастерства, игры в гольф или занятийлюбовью. Но когда увлечение техникой секса переходит определенную границу, тозанятие любовью вырождается в механический процесс и идет рука об руку сотчуждением, чувством одиночества и обезличиванием.

       Один из аспектовотчуждения заключается в том, что искусного любовника прежних времен сменяеткомпьютерный программист с его современной эффективностью. Пары уделяют оченьмного внимания соблюдению графика занятий любовью - эту практику подтвердил истандартизировал Кинси. Если они отстают от графика, то начинают беспокоиться исчитают своим долгом заниматься любовью вне зависимости оттого, хочется им этогоили нет. Мой коллега, доктор Джон Шимель, замечает: "Мои пациенты стоическивыносили отчаянное рукоприкладство своих партнеров или вообще не придавали емузначения, но отставание от графика занятий сексом они воспринимали как уходлюбви. Если мужчина не поспевает за графиком, то ему кажется, что он теряет своймужской авторитет, а если женщина долгое время не вступала в связь с мужчинойили с ней по-крайней мере не заигрывали, то ей кажется, что она утратила своюженскую привлекательность. Выражение "простой", которым женщины обозначают такоеположение дел, также предполагает какой-то временной перерыв, типа антракта. Притаком бухгалтерском учете - сколько раз мы занимались любовью на этой неделе?уделил(ла) ли он(она) мне достаточно внимания этим вечером? была ли достаточнодолгой прелюдия? - остается только удивляться, что это самое спонтанное из всехпроявлений умудряется сохранить свою спонтанность. Если Фрейд говорил, что закулисами сцены, на которой происходит половой акт, прячутся родители, то теперьможно сказать, что там прячется компьютер".

       При этой зацикленности на техникенет ничего странного в том, что типичным вопросом по поводу акта любви являетсяне "Были ли в этом акте страсть, или смысл, или удовольствие?", а "Насколькохорошо я справился со своей задачей?". Возьмем к примеру то, что Сирил Коннолиназывает "тиранией оргазма", и озабоченность достижения одновременного оргазма,которая является еще одним аспектом отчуждения. Признаюсь, разговоры об"апокалипсическом оргазме" вызывают у меня недоумение. Почему эти люди прилагаюттакие страшные усилия? Какую безграничную неуверенность в себе, какую внутреннююпустоту и какое одиночество они пытаются замаскировать этим стремлением кграндиозным результатам?

       Даже сексологи, которые, как правило, утверждают,что чем больше секса, тем он приятнее, сегодня удивляются этой одержимостистремлением к оргазму и тому значению, которое придается "удовлетворению"партнера. Мужчина считает своим долгом спросить женщину, все ли у нее"получилось", или все ли с ней в "порядке", или использует какой-нибудь другойэвфемизм, говоря об ощущении, к которому неприменимы никакие эвфемизмы. Симонаде Бовуар и другие женщины, пытающиеся дать объяснения акту любви, напоминаютнам, мужчинам, что в этот момент женщина меньше всего хочет услышать такойвопрос. Более того, зацикленность на технике лишает женщину того, чего онабольше всего хочет, как в физическом, так и в эмоциональном смысле, а именно -чтобы в пиковый момент мужчина забыл обо всем на свете. Именно это состояниемужчины дает ей тот восторг или экстаз, на какой она только способна. Когда мыотбросим всю эту чушь о "ролях" и их "исполнении", то становится ясно, скольважное значение имеет сам факт близости - знакомство, развитие отношений,возбуждение от незнания, к чему это приведет, самоутверждение и желание отдатьсебя партнеру - для того, чтобы половой акт стал запоминающимся событием, развене эта близость заставляет нас вновь и вновь вызывать в памяти это событие,когда нам хочется хоть какого-то тепла?

       Чудные дела творятся в нашемобществе: составляющие человеческих отношений - общность вкусов, фантазий,мечтаний, надежд на будущее и прошлых неудач - вызывают у людей скорее смущение,чем желание лечь друг с другом в постель. Люди больше стесняются нежности,которая идет рука об руку с психологической и духовной обнаженностью, чемфизической наготы половой близости.

       Третийпарадокс заключается в том, что наша хваленая сексуальная свобода превратилась вновую форму пуританства. Я пишу это слово с маленькой буквы, потому что не хочу,чтобы это явление путали с истинным пуританством. То пуританство (вспомнимстрасти Эстер и Диммсдейла в "Алой букве" Хоуторна) имеет с нынешним малообщего. Я говорю о пуританстве, которое пришло к нам от наших викторианскихбабушек и дедушек, вместе с индустриализацией, и возведением нравственных иэмоциональных перегородок.

       Я считаю, что нынешнее пуританство состоит из трехэлементов. Первый элемент - отчуждение от тела. Второй - отделениеэмоций от разума. Третий - использование тела как машины.

       Новоепуританство считает слабое здоровье синонимом греха. Когда-то грехом считалосьудовлетворение своих сексуальных желаний; теперь грех - это неполное сексуальноесамовыражение. Современный пуританин считает, что не выражать свое либидоаморально. По обе стороны океана дела обстоят следующим образом: "Вряд ли можнонайти более угнетающее зрелище, - пишет лондонская The Times LiterarySupplement, - чем прогрессивный интеллектуал, готовый лечь с кем-нибудь впостель из чувства нравственного долга... Самым великодушным пуританином в миреявляется человек, проповедующий спасение посредством правильно направленнойстрасти..." Раньше женщина чувствовала себя грешницей, когда оказывалась впостели с мужчиной; теперь она чувствует себя виновато, если после определенногоколичества свиданий она все еще удерживается от этого; ее грех состоит в"подавлении своих эмоций", в отказе "дать". И партнер, который всегда являетсявполне просвещенной личностью (или, по крайней мере, притворяется таковой), низа что не желает смягчить это ее ощущение вины и откровенно сердится на нее(если бы она могла ему достойно возразить, то ей было бы гораздо прощесправиться с этим конфликтом). Но при этом партнер великодушно остается рядом сней и с каждым свиданием он готов бескорыстно помочь ей освободиться от своегогреха. И в этом случае, ее "нет", разумеется, только усиливает ее ощущениевины.

       Все это, разумеется, означает, что люди не только обязаны учитьсяисполнению своей сексуальной партии, но в то же самое время, должны быть готовыисполнять ее, не поддаваясь страсти и не принимая на себя всякие неуместныеобязательства - последнее может быть истолковано как нездоровая претензия кпартнеру. В викторианскую эпоху человек искал любви без секса; современныйчеловек ищет секса без любви.

       Однажды я развлечения ради набросалимпрессионистски эскиз отношения современной просвещенной личности к сексу илюбви. Мне хотелось поделиться с читателем своим представлением о том, кого ясчитаю "новым снобом".

       "Новый сноб кастрирован не обществом. Подобно Оригену,он сам себя кастрировал. Секс и тело являются для него уже не чем-то само собойразумеющимся, а орудиями, которые нужно оттачивать, подобно тому, кактелеведущий оттачивает свой голос. Новый сноб выражает свою страсть в страстномпоклонении нравственному принципу отказа от любой страсти, любви ко всем икаждому, которая тем самым теряет силу для кого бы то ни было. Он смертельнобоится необузданных страстей, а уздой для них становится именно теория полногосамовыражения. Проповедуемая им догма свободы - это его орудие подавления; а егопринцип полного либидозного здоровья, полного сексуального удовлетворения - этоего отрицание эроса. Старый пуританин боролся с сексом и при этом был человекомстрасти; наш новый пуританин борется со страстью и при этом является человекомсекса. Его целью является укрощение тела, превращение природы в своего раба.Исповедуемый новым снобом железный принцип полной свободы - это вовсе несвобода, а новая смирительная рубашка. Он поступает так только потому, чтобоится своего тела и дремлющей в его природе страсти, боится примитивных желанийи своей способности к воспроизводству. Это современный бэконианец, стремящийсяпокорить природу, умножить свои знания с целью упрочения своей власти. И именнос помощью полного самовыражения вы получаете власть над половым влечением (такрабов заставляли работать до изнеможения, чтобы у них не было сил даже думать обунте). Для нас секс становится таким же орудием, каким для пещерного человекабыли лук и стрелы, палица или топор. Секс - новое орудие".

       Это новоепуританство пробралось в современную психиатрию и психологию. В некоторых книгахпо консультациям для семейных пар утверждается, что при обсуждении полового актатерапевт должен пользоваться исключительно словом "трахаться" и долженнастаивать на том, чтобы им пользовались и пациенты; дескать, любое другое слововызывает скованность у пациентов. Дело здесь не в слове самом по себе; конечноже, чистое вожделение, животное, хотя осознанное, самозабвенное плотскоеудовольствие, которое вполне уместно называть таким образом, не может бытьвыведено за рамки спектра человеческих ощущений. Но вот что интересно -употребление некогда запрещенного слова теперь становится обязанностью -во исполнение долга нравственной честности. Отказ говорить о биологическойстороне совокупления, разумеется, способствует скованности пациента. Но егоскованности также способствует и употребление слов вроде "трахаться" какопределения сексуального события, когда целью наших поисков является близостьдвух людей, о которой они должны помнить завтра и еще отнюдь не одну неделю. Впервом случае скованность призвана служить сокровенности, во втором - этосимуляция откровения на службе у отчуждения личности, ее защита от тревог,внушаемых близостью. Если первый тип скованности был проблемой во временаФрейда, то второй тип стал проблемой современности.

       Новое пуританство несет ссобой обезличивание всего нашего языка. Мы уже не занимаемся любовью, а "имеемсекс"; мы уже не ложимся в постель, а "уламываем" кого-нибудь или (Боже, спасинас и наш язык) нас "уламывают". Это отчуждение становится настолько нормальнымявлением, что в некоторых психотерапевтических учебных заведениях молодыхпсихиатров и психологов учат, что использование во время приема слова "трахать"имеет чисто "терапевтическое" значение; что пациент наверняка подавляет какие-тоэмоции, если он говорит "заниматься любовью"; стало быть, нашей священнойобязанностью (вот оно воплощенное новое пуританство!) является доведение до егосведения, что он исключительно "трахается". Все так горят желанием сброситьпоследние оковы викторианской стыдливости, что позабыли, что разного родачеловеческие ощущения обозначаются разными словами. Большинство людей, скореевсего, испытывают различные формы сексуальных отношений, обозначаемые различнымитерминами, и им не составляет труда разобраться, чем они отличаются друг отдруга. Я не собираюсь оценивать различные типы ощущений; любой из них относитсяк соответствующему типу отношений. Любой женщине иногда хочется, чтобы ееподхватили на руки, похитили, вызвали в ней страсть тогда, когда ей поначалуэтого совсем не хочется, как в знаменитой сцене между Ретом Батлером и СкарлетО'Хара в "Унесенных ветром". Но если всю жизнь ее только "уламывают", то,поверьте, ее ощущение отчуждения и отвращения к сексу не за горами. Еслитерапевт не принимает во внимание эти разные типы ощущений, то он будетуродовать и усекать сознание пациента и будет способствовать сужению диапазонателесных ощущений пациента, а также его или ее способности к глубокимотношениям. И в этом заключается главный недостаток нового пуританства: оночудовищно ограничивает чувства, лишает любовный акт его безграничногоразнообразия и богатства, способствует эмоциональному обнищанию.

       Нет ничегоудивительного в том, что новое пуританство сеет откровенную враждебность междучленами нашего общества. И эта враждебность, в свою очередь, часто выражаетсясловами из области секса. Мы говорим презрительно "отьебись" или "пошел на хуй",чтобы показать человеку, что совершенно в нем не нуждаемся. В данном случае,биологическое вожделение подвергается сведению к абсурду. И в самом деле, всовременном языке ругательства вроде "хуй" и "ебаться" представляют собой самыйраспространенный способ выражения откровенной враждебности. И я думаю, что этоне случайно.

Мэй Р. Любовь и воля
М., 1997, с. 33-45.