Пятнадцать лет правления в Москве Юрия Лужкова завели город в тупик. Выйти из него возможно лишь при условии смены команды и установлении политики полной гласности управления и открытости финансовых потоков.

Так сошлось, что в информационное поле почти одновременно, с разницей в несколько дней, что где-то даже и символично, оказались вброшены две новости. Главная из них такова: столичный мэр Лужков, просидев на московском хозяйстве 15 лет, получил мандат еще на один срок. А вот другая: Москва, уже во второй раз подряд, международным консалтинговым агентством Mercer признана самым дорогим городом мира. При этом по качеству жизни то же самое агентство отводит нашей любимой столице почетное 190е место из 215 возможных. Осмыслить эти противоречивые, но тесно связанные между собой факты нам поможет председатель комиссии Общественной палаты РФ по вопросам регионального развития, президент «Института города» Вячеслав Глазычев.

Мины замедленного действия
— То, что Лужкова оставили на посту мэра, не нравится многим, но в его пользу часто приводят такой железобетонный довод: управленческая машина Москвы — настолько темный ящик, что если Лужков уйдет, то никто не будет знать, как с этим хозяйством обойтись, и москвичей ждут хаос и катаклизмы.

— Доля правды в этом есть, потому что закрытая в течение долгого времени система, вскрываясь, дает неожиданные побочные эффекты, особенно нежелательные в предвыборный период. Но, по моему убеждению, существует негласная договоренность о том, что полный срок нынешний мэр не просидит и в будущем году уйдет в отставку.

— По собственной воле?

— Как бы да. Это мое личное мнение, но оно подкрепляется многими соображениями. Новая власть в Кремле не станет мириться с ситуацией, когда столица представляет собой абсолютно вынутый из общих правил игры остров. И условием переформатирования является замена команды, что удобнее сделать как раз в момент большой смены декораций. Это будет логично и естественно, и лично я поддерживаю сегодняшнее решение президента, при том что уже давно являюсь принципиальным политическим противником московского мэра. Москва — это большой нарыв, и дело усугубляется тем, что она не город, а субъект федерации. И так называемый мэр вовсе и не мэр, а губернатор (Матвиенко, кстати, хотя бы называется губернатором). На практике это означает, что почти десять процентов населения живут в условиях, где не работает целый ряд законов. Например, закон о местном самоуправлении. Не работает система зависимости — хотя бы номинальной — исполнительной власти от представительной, и в этом смысле устав города Москвы — города, заметьте, а не губернии — противоречит законодательству России: по этому уставу мэр может налагать вето на любое решение думы, а дума не может наложить вето на решение мэра.

— То есть имеет место полное сращивание властей?

— Это не сращивание, а включение, законодательно предусмотренное уставом, мудро разработанным после путча 1991 года. Ход блестящий, ничего не скажешь. Чья была идея, сейчас не вспомню, но именно в тот момент была заложена мина замедленного действия не только под столицу, но и под всю федерацию. Потому что Москва была и остается образцом для подражания. Даже достаточно самостийная Казань, при всем своем национально-патриотическом духе, следует примеру столицы во всем — вплоть до мелочей. То есть задается тональность, по которой исполнительная власть представляется в качестве доминирующей, если вообще не единственной значимой политической силы. Конечно, это очень скверно: множество решений принимается фактически без серьезной критики. Я даже не говорю публичной — вообще без всякой критики. Второй дурной пример, который Москва подает всем, — это огромный объем внебюджетных средств, используемых без хотя бы номинального контроля представительной власти. Что такое внебюджетные средства Москвы, реально знает всего нескольких человек.

— Их объем, насколько я знаю, сопоставим с бюджетом?

— По мнению ряда экспертов, сопоставим. С моей точки зрения, он выше. Ну смотрите: скупка земель, предприятий, карьеров, все эти игры в Крыму, в Грузии, в Аджарии — это же огромные деньги, к которым ЗАКС не имеет ни малейшего отношения, ничего об этом не знает и информации не запрашивает, потому что все равно ее не получит. И это положение вещей копируется по мере сил и другими субъектами федерации. А ведь внебюджетные поступления могут быть открытыми и внятными. Я только что вернулся из Ханты-Мансийского округа, где «ЛУКойл» в городе Лангепасе тратит очень большие средства на местную социалку. Все происходит публично, власть города заключает с концерном соглашения о сотрудничестве, где поминается и объем вкладываемых средств. В Москве не так: как-то, вылетая из Внукова, я буквально обалдел, увидев вывеску «Авиакомпания правительства Москвы». Что это за субъект хозяйственной деятельности?

— Вдобавок она безобразно работает, я из-за нее однажды на Кипре просидела три дня, и не я одна.

— Так вам и надо: не пользуйтесь услугами таких компаний. То, что правительство выступает в качестве субъекта хозяйственной деятельности, — полный парадокс. Это же очень опасно для целостности модели, для управляемости, наконец. Потому что центральная бюрократия сейчас только делает вид, что управляет, а на местах все отдано на откуп регионалам. Да, здесь они, как на ставке у хана, задом вверх ползут, выпрашивая деньги, но вернувшись, — уж простите, они там хозяева, а не центр. Вот мы жалуемся: «Ой, Москва — самый дорогой город мира». Валить все на взятки и коррупцию проще всего, но это не совсем верно. Все начиналось с установления барьера между Москвой и остальной страной: введения в городе всевозможных льгот и доплат, вставших настоящей стеной между городом и областью. Да, было тяжело, да, областная власть была невменяема. Но это стратегическая ошибка, хотя резоны ее понятны: пенсионеры на мэра молятся, бюджетники счастливы, доплаты идут. Но доплата за проживание вместо доплаты за деятельность — разве это не абсурд? Установив такой барьер, мы потеряли возможность строить общую с окружающим пространством стратегию: Москва замкнулась в пределах МКАД, жестко обозначившей край столичной земли.

— Может быть, все же стоит слить город и область в один субъект?

— Административное слияние вовсе не нужно, нужна координация стратегий, ведь общих проблем немерено: свалки, водозаборы, дороги, логистические центры, склады и тысячи других вещей. По частностям иногда договариваются, но в принципе отношения между Москвой и областью из личностного конфликта времен 90х годов переросли в конфликт сущностный. А если бы мы жили по единому генплану, к чему стремились профессионалы с обеих сторон, многие проблемы исчезли бы: сохранились бы зеленые клинья, о которых говорили еще в начале XX века, зоны, свободные от застройки, была бы понятной логика развития — вдоль магистралей, а не там, где урвут рейдеры или еще кто-нибудь. В итоге губится кольцо вокруг города, где Громов отдал все на разграбление в обмен на лояльность глав районных администраций. И это — следствие политики Москвы, потому что область все равно была бы ведомым, а не ведущим. А сейчас Подмосковье бешено застраивается, в том числе и москвичами, но уже по ценам, которые диктует город. Второй момент, породивший нынешнюю ситуацию, — знаменитый в начале 90х лозунг «Купи квартиру и заплати за того, кто купить не может».

Жилищная пирамида
— Тогда это преподносилось как способ решения жилищной проблемы очередников.

— Да. Приняли как бы бартерный принцип, и поначалу, пока цены (и доходы) были не очень велики — квадрат стоил долларов 400–500, — это даже казалось хорошо. На практике это тогда же увеличило стоимость одного квадрата процентов на 60. То есть вместо того, чтобы честно посчитать, какую долю бюджета и внебюджетных фондов можно пустить на социальное строительство, и цифры эти опубликовать, создали закрытую систему, которая теперь никому