Вчера президент России Владимир Путин посетил Большой театр и принял для себя решение восстановить его в кратчайшие сроки. Специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ убедился в том, что все равно может не успеть: Большой театр находится в ужасающем состоянии и, неровен час, рухнет.

Архитектор проекта восстановления Большого Никита Шангин, стоя на входе в театр и интеллигентно делая все от него зависящее, чтобы журналисты не проходили мимо, высказывал мнение знатока (которым он долгое время и был, играя в телепередаче "Что? Где? Когда?"):

– Это будет как в Библии: дом не на песке, а на скале!

Он пояснял, что по проекту Большой углубится под землю почти на три десятка метров и будет опираться на перхуровские известняки, а не на песчаные отложения, как сейчас. Он, стесняясь, не уточнял, кому в голову пришла эта масштабная идея, и из этого я заключил, что, скорее всего, ему.

– А что будет под театром? – спросил я.– Парковка, как под гостиницей "Москва"?

– Нет-нет,– поспешно сказал Никита Шангин.– Парковка будет под Театральной площадью. А под Большим мы получим еще одно здание, только подземное.

– А устоит Большой после такой реконструкции? – осторожно спросил я.

– А почему он должен упасть? – переспросил Никита Шангин.

Даже на телепередаче ему это не засчитали бы за ответ.

– А почему у нас все падает? – спросил и я.

Этот аргумент отчего-то произвел на Никиту Шангина сильное впечатление.

– Ну, не знаю,– ответил он.– Лувр-то стоит.

– А Лувр почему должен упасть?

– Так там тоже реконструкция была,– объяснил он.

– Очень страшно,– сказала сотрудница пресс-службы Большого Алена Лебедянская.– Театр закроют на реконструкцию, а еще Борис Александрович Покровский говорил, что если Большой закроют, то это навсегда. Мы боимся, что никогда уже сюда не вернемся. Что-то случится, и мы не вернемся.

Апокалиптическое настроение Алены Лебедянской было заразительным.

– А что же случится? – с тревогой спросил я.

– Некуда будет! Есть опасения, что там, внизу, под нами,– река! – еле слышно сказала она.– Когда реконструировали Малый, грунтовые воды из-под него пошли на Большой! Страшно!

Через минуту мы оказались под сценой, в машинном зале. Здесь царил неистребимый кошачий запах (самих кошек к приезду президента истребить, похоже, удалось).

– Отсюда,– торжественно рассказала сотрудница театра,– Жизель поднималась прямо на сцену, вся в белом! И сюда же со сцены падал Мышиный король!

Во второе верилось легче.

– Здесь есть машина 1905 года, мы хотим подарить ее фирме Siemens. Это их машина,– продолжила экскурсовод.– Они обрадуются.

Я хотел предложить провести это как акт реституции, но потом решил воздержаться – и в самом деле ведь могут провести.

Машинерия подземелья была в скверном состоянии. Сотрудники театра с готовностью соглашались с этим. К тому же, по их словам, пожарная безопасность также на нуле. В общем, Большой прошел испытание только медными трубами. Огонь и вода сделают с ним что захотят.

В ожидании Владимира Путина министры (Александр Соколов, министр культуры, Алексей Кудрин, министр финансов, Герман Греф, министр торговли и экономического развития) обменивались впечатлениями о предстоящей реконструкции и сходились на том, что вопросов больше, чем ответов. Глава Федерального агентства по культуре Михаил Швыдкой старался укрепить их веру в собственные силы.

– Если бы не эти два человека,– показывал он журналистам на Германа Грефа и Алексея Кудрина,– в стране все бы уже умерло.

На самом деле получалось, что речь шла в этот момент не о них, а о человеке, который, как обычно, опаздывал.

– Вот сейчас мы были наверху,– появившись, сказал Владимир Путин,– с артистами, и они говорили, что для них даже два года – очень большой срок. Ведь жизнь в искусстве так коротка!

Владимир Путин говорил об этом с большой болью, словно о чем-то очень личном.

– Во всем мире идет удивительно быстрый рост театров,– поделился неприятной новостью Михаил Швыдкой.– В Китае строятся сразу несколько огромных оперных театров! Мы тоже должны что-то делать!

– Ну, что же, у нас даже есть преимущество,– расстроенно вздохнув, произнес Владимир Путин.– Мы на полшага сзади и можем учесть их недостатки и последние достижения.

– Мы готовились к реконструкции Большого театра последние пять лет,– торжественно сказал бывший министр культуры Михаил Швыдкой.

Александр Соколов поднял брови и внимательно посмотрел на господина Швыдкого. Он, как министр культуры, готовился к этой реконструкции меньше года.

– Большой театр готов к реконструкции! – закончил господин Швыдкой.– И главная наша задача – сохранить труппу.

Если эта задача в ходе реконструкции является главной, то лучший способ решить ее – вообще не начинать реконструкцию. Но – надо.

– Надо делать, пока есть возможность. Огромные заказы, всех интересует,– подтвердил Михаил Швыдкой.– Но я хочу сказать: на Большом и Мариинском заработать нельзя!

Прозвучало как "не дадим!".

– Заработать можно на доходных домах, если ты жертвуешь репутацией,– продолжал господин Швыдкой.– Я хочу сказать только об одном: мы подсчитали, что половину расходов на реконструкцию составят НДС и таможенные сборы. Может быть, есть возможность освободить от них этот проект? Все равно ведь деньги идут в один карман – государства.

Я понял, что лоббирование именно этой идеи Михаил Швыдкой и начал в присутствии журналистов еще до прихода Владимира Путина. Что еще могло заставить его так лестно отзываться о деловых качествах коллег?

– Я согласен,– сказал президент,– что реконструкцию надо начинать сегодня. Но вот вы говорите: пока есть возможность. А я хочу сказать: у нас и завтра будет такая возможность. И послезавтра.

Ему очень не понравилось то, что сказал Михаил Швыдкой. И, наверное, понравилось то, что сказал он сам.

– У нас в стране стабильная ситуация,– упрямо продолжал господин Путин.– И она будет улучшаться и улучшаться.

Это уже было похоже на сеанс самогипноза.

Художественный руководитель Мариинки Валерий Гергиев долго рассказывал о производственных проблемах своего театра (как удержать талантливую молодежь и сохранить творческую семью, гордость Мариинки) и о войне архитекторов, в том числе западных (известно, что конкурс на реконструкцию Мариинки выиграл иностранец Доминик Перро), которые пытаются удорожать проекты, с заказчиками, у которых противоположная задача.

– Ну, мы своего, отечественного архитектора задушим! – уверенно сказал Михаил Швыдкой и с плохо скрытой симпатией посмотрел на Никиту Шангина.

– Перро у нас выиграл чисто,– рассказал президент Академии архитектуры и строительных наук России Александр Кудрявцев.– Я сам не Доминик Перро (это бросалось в глаза.– А.К.), но я участвовал во всех перипетиях этого удивительного события. Проект реконструкции Мариинки очень хорош. Это кроме всего прочего – зонтик!.. Он прикрывает театр от непогоды, а вы знаете петербургскую атмосферу... И самое последнее: кроме всего прочего Перро уложился в 160 миллионов долларов. Правда, сейчас заявил 192 миллиона...

– Евро,– подсказал Михаил Швыдкой.

– Да, но для конкурсантов была заявлена сумма не больше 100 миллионов, и не уложился никто,– возразил Александр Кудрявцев.– Один хотел уложиться в 87 миллионов, но члены комиссии хохотали, когда услышали эту сумму! И самое последнее!..

Он уже не в первый раз начинал этими словами.

– Как же Перро выиграл конкурс, если не уложился в заявленную сумму? – вдруг спросил Владимир Путин.

Наступила полная тишина. Все, кажется, поняли, что если сейчас выяснится, что проект не нравится Владимиру Путину, да еще как уроженцу Петербурга, то это будет катастрофа.

– Никто же не уложился,– осторожно сказал Александр Кудрявцев.

– А я знаю, что дискуссии вокруг этого проекта не закончены,– продолжил господин Путин.

Продолжение не сулило ничего хорошего.

– Это зависит от того, кто с какой газетой успел поговорить! – поспешно заявил Валерий Гергиев.– В газете "Коммерсантъ" была одна статья...

Он, сидя рядом с президентом, в двух словах негромко пересказал ему, какая именно. Президент пожал плечами.

Михаил Швыдкой понял, что тоже надо скорее вступить в разговор:

– Да мы сказали, сказали архитектору: адаптируйте, адаптируйте к среде! У нас нет сомнений...

Все они очень хотели сохранить проект Доминика Перро. Или им смертельно не хотелось начинать эту историю с самого начала.

Господин Путин ничего не ответил и предложил выступить Герману Грефу. То есть последнее слово оставил все-таки за собой.

– У нас очень сложная задача...– начал Герман Греф.

– У вас очень простая задача. Надо дать денег! – засмеялся господин Путин.

– Пока еще ни один из двух проектов нам не заявлен,– произнес господин Греф.– Мы видели только график, по которому удвоение расходов в 2006 году. А в 2008 году – в пять раз! Мы не сможем подтвердить такую задачу. 25 миллиардов рублей на Большой – это, конечно, огромные деньги, надо сократить расходы, мы не сможем в таком объеме профинансировать... В Мариинке сейчас смета на 12 миллиардов рублей...

– 14 миллиардов,– подсказал Валерий Гергиев.

– На 12 миллиардов рублей,– повторил Герман Греф.– А еще надо закончить реконструкцию Новосибирского театра!

Я некстати вспомнил, сколько оперных театров прямо сейчас строятся в Китае.

– К сожалению, у денег совести нет,– сделал неожиданный вывод из этого разговора Владимир Путин.– То, что заявленная на конкурс сумма со временем увеличивается, говорит о том, что все хотят заработать, и здесь ничего особенного нет. Нам только нельзя допустить, чтобы норма прибыли превышала то, что является нормальным!

Он подробно рассказал, как безболезненно провести реконструкцию обоих театров:

– Аккуратно и мягко надо сделать. То, что есть, надо доводить. Но не ввязываться в новые дела... Оттягивать начало дел нельзя. Мы будем это делать... Чтобы войти в новую жизнь, может быть, даже окрепшими.

Что это за новая жизнь? Кажется, именно о ней с тревогой говорил на этой встрече министр культуры.

– Нас очень волнует, что будет в 2008 году,– сказал Александр Соколов.

Понятно, что будет: президентские выборы. Это сейчас всех волнует.

– Мы долго думали, следует ли так глубоко уходить под землю,– продолжил он.– Надо трижды перекреститься, прежде чем отправиться в этот путь...

То есть надежда, как всегда, на авось.

Андрей КолесниковКоммерсантъ