Борис Уборевич-Боровский – один из самых успешных российских архитекторов, работающих в стиле минимализма – помимо частных интерьеров создает и крупные городские проекты. Недавно его мастерская и группа немецких архитекторов разделили первое место в конкурсе на лучший жилой проект в Лефортово. Теперь им придется стать партнерами: жюри решило, что победители должны соединить свои варианты в единую версию.

– Борис Олегович, поговаривают, что Уборевич-Боровский снесет в Лефортово всю историческую застройку.

– Неправда! Здесь прошло третье транспортное кольцо, и для территории, прилегающей к заводу «Кристалл», потребовалась реабилитация. Архитектура и среда для жизни человека там ужасные. Проект охватывает участок вдоль Яузы в 50 га. Снесем только здания, признанные неисторическими. У нас бывает перебор в этом плане. То уничтожаем ценное, то шумим по поводу непримечательного сарайчика, но раз он XIX века, то чуть ли не памятник. Немцы в своем проекте «посносили» довольно многое, мы гораздо бережнее отнеслись к старине, и нас поддержало руководство Москомархитектуры.

В XVI–XVIII вв. в Лефортово сформировались большие усадьбы, а в XIX многие из них были превращены в промышленные объекты, пример тому – завод «Кристалл». Рядом две церкви и безликая застройка 60–80-х. Такое разношерстное хозяйство надо привести в единый архитектурный и человеческий вид.

– А каковы существенные отличия немецкого проекта от вашего?

– Немцы лихо убирают транспорт под землю, освобождая территорию для пешеходной зоны, и предложили сделать это в Лефортово. Мы не против, но строго по немецким технологиям, т.к. у нас подобного опыта нет.

– Что в Лефортово будет принципиально новым, по сравнению с другими жилыми комплексами, например, «Алыми Парусами»?

– Главная новизна – прямое обращение к природе. В качестве архитектурного акцента лишь несколько домов в 15–20 этажей, а основная застройка – трех-четырехэтажная. Нет идеи создать огромный жилой массив. Наоборот, проект ориентирован на элитарность. Она обусловлена присутствием символического для города элемента – реки Яузы, с ее красивыми излучинами, склоном, своеобразным рельефом местности и старинными парковыми ансамблями, сейчас разрушенными. Их мы будем восстанавливать и вернем Яузе парковое содержание. Смысл в том, чтобы обратиться элитной застройкой внутрь парка и создать уникальные комфортные условия для жизни – тишина, зелень, пение птиц. Но не экстенсивным способом – порубив полпарка, а воссоздав его.

– И на чьи же деньги планируются столь мощные преобразования?

– Обещают привлечь инвестиции из Германии – ведь в Немецкой слободе в Лефортово жили в основном немцы.

– Как вы относитесь к плану правительства столицы воздвигнуть новые высотки? В Нью-Йорке верхние этажи небоскребов пустуют: людям там неуютно.

– Двояко. Город «читается» своим силуэтом, и высотные здания имеют главное значение, поэтому появление высоток в 1950-е годы совершенно естественно. Но тогда ситуация в стране была более благоприятна для создания хорошей архитектуры. Стиль, принятый называть «сталинским ампиром», очень профессионально выполнен гениальными архитекторами, и спрос с архитектурного сообщества был строжайший! Мы не говорим здесь о политической обстановке тех лет, репрессиях, расстрелах…

– «Сталинская» архитектура тоже несет в себе идею элитарности. Чем дальше мы от нее удаляемся, тем дороже она воспринимается.

– А это вопрос качества архитектуры – не цемента или стекла.

– Откуда же сегодня такое множество пошловатых турецких новоделов в Москве?

– Архитектор – носитель определенной энергетики: опыта, образования, информации, поисков, таланта. Профессионалы 1950-х обладали высокой энергетикой. Мы сегодня «считываем» их мысль с каждой линии, проема двери, окна, пропорции здания. Потом Хрущев закрыл академию, нивелировал роль архитектора в строительстве, брежневский застой ввел единый каталог – никакой архитектуры и идеи! Пропала преемственность поколений, ушла та энергетика – и мы получили потерянное поколение. Сейчас потихоньку начинает все возрождаться – жизнь к этому приводит.

– Неслучайно молодежь засматривается черно-белыми советскими фильмами.

– Конечно! Все взаимосвязано, развивать глаз надо на шедеврах любого искусства. Вот турецкие застройщики не понимают «лужковский» стиль, из-за сложности отказываются делать многие детали, и от проекта остаются некие уродцы, которые стоят среди старины! В Москве надо родиться и вырасти, чтобы ее чувствовать. А мне, честно

говоря, нравится «сталинский ампир».

– Но в частных интерьерах вы делаете элитарный минимализм. А, говорят, в России с ее любовью к эклектике, умело сочетающей бабушкин сундук и безделушку, привезенную из отпуска, минимализм не прижился.

– Умело сочетающей! Но, думаю, в случайном хаосе только небрежному в мыслях, одежде и поступках человеку удобно жить. Не хочу я «кальками» исторических стилей заниматься, надо двигаться вперед! Поработали мы в стиле hi-tech: построенный на контрасте ярких цветов, он дает меньше шансов для творчества. Слухи же о смерти минимализма, созданного в начале ХХ века гениями архитектуры, преувеличены. Он развивается, становится все более основательным и элитарным.

На мой взгляд, это наиболее гуманистический стиль в истории архитектуры. Его главный постулат: убрать детали интерьера, которые можно убрать без ущерба для удобства человека. Ведь на лаконичной в деталях и цвете природе, с вертикальным освещением сквозь деревья мы ощущаем себя очень комфортно. Так и здесь важны свет, цвет, пространство – не бетонные стены и металл. Единственная проблема минимализма – в совершенном интерьере человек становится несовершенным! Одежда требуется стильная – «треники» с пузырями на коленях сюда не впишутся – и мысли четкие. Это иная архитектурная энергетика и философия.     

– А как бы вы определили энергетику архитектора Уборевича-Боровского?

– Трудный вопрос. Энергетика накладывается на умение отделить зерна от плевел, понимание того, что глаз человека воспринимает положительно и что – отрицательно, образование и интеллигентность.

Архитектор – творец, он не может быть разрушителем, преступником, не может лгать, изворачиваться, хитрить. Пострадают его создания – такие примеры на виду есть. Я – человек государственный, потому что в первую очередь занимаюсь общественными проектами – Ходынка, Московский дом фотографии, музей им. Пушкина, консерватория, ВВЦ. Частные интерьеры – дело интересное, но частное. Архитектор должен быть всеядным, работать в разных пластах. А созревает он в профессии, кстати говоря, к 60 годам.

– Знаменитая фамилия деда вам в жизни мешает или помогает?

– Помогает. С такой двойной фамилией стыдно плохо, непорядочно жить, халтурить. Дед, командарм 1-го ранга Уборевич, был расстрелян в 1937-м. Мама, и отец, Боровский, познакомились в лагере для политзаключенных. Талантливые, организованные, трудолюбивые, красивые – стараюсь быть на них похожим.              

Мир и Дом